Игорь Черняк, «АиФ»: Александр Михайлович, чем новый закон о РАН будет полезен нашей науке и стране в целом?
Александр Сергеев: Главное - он поднимет престиж науки. Давайте вспомним, в каком положении находилась Российская академия наук последние годы. Её роль в жизни страны постепенно уменьшалась, и Академия становилась всё менее и менее востребованной. Тому есть целый комплекс причин, объективных и субъективных, в том числе связанных с деятельностью самой Академии.
Конечно, хотелось бы вернуться в то состояние, в котором отечественная наука была раньше, в советское время. Тогда она действительно находилась на пике престижа. Кстати, согласно данным соцопросов, индекс доверия Российской академии наук у населения и сейчас достаточно высокий. И когда в 2013 году началось её реформирование, этот индекс был существенно выше, чем у многих государственных структур.
С началом реформы был запущен процесс отделения институтов от Академии наук, а её юридический статус понизился до рядового федерального бюджетного учреждения. Понятно, что в такой ситуации говорить о возвращении престижа РАН уже не приходилось. Как и о том, чтобы российская академическая наука играла действительно серьёзную роль в жизни страны, чтобы она стала производительной силой её экономики. Поэтому мы обратились к Президенту России, заявив, что считаем важным поднять статус Академии. Он на это откликнулся, причём откликнулся инициативно. Он сам сказал: понимаю, что юридический статус очень важен для РАН и его надо менять. Это должен быть особый статус, в Гражданском кодексе должна появиться отдельная строка - «Государственная академия наук». Но для этого нужно разрабатывать и принимать специальный закон, а это делается небыстро. Поэтому на первом этапе президент внёс в текущий закон о РАН дополнения, которые и были приняты.
- О каком расширении полномочий Академии идёт речь?
- Есть несколько направлений. Первое - мы получим право заниматься не только экспертной деятельностью, как было раньше, но и прогнозированием. А именно прогнозированием основных направлений научного, научно-технологического и социально-экономического развития нашей страны. Иначе говоря, наука поможет российской экономике выбрать правильную траекторию развития и обеспечить достаточно быстрый рост.
Второе - РАН фактически станет заказчиком всех фундаментальных исследований в стране. Мы сами будем формировать и координировать всю программу исследований, определять её вектор и брать на себя ответственность за результат. Третий момент - впервые в нашем уставе будет зафиксировано, что РАН участвует в работах по обороне и национальной безопасности страны. Все знают, что в советские годы Академия принимала непосредственное участие в ядерном проекте, в развитии ракетостроения и т. д. Но в уставе РАН об этом нет ни слова.
Наконец, важный момент связан с международной деятельностью Академии. В последние годы научная дипломатия приобретает огромное значение в мире. Когда рушатся мосты между странами, исчезают политические и экономические связи, наука, наоборот, способна эти мосты возвести. Это понимают везде. Во многих государствах академии наук сейчас взяли на себя функции дипломатов. Поэтому мы будем делать представительства Российской академии наук в разных странах.
- В Академии наук работают свыше 120 тыс. человек. Что даст её рядовым сотрудникам принятие нового закона и изменение статуса РАН?
- Главное, что будет восстановлена связь между Академией и институтами. Ведь вследствие реформы они сначала оказались в системе ФАНО (Федерального агентства научных организаций. - Ред.), а теперь - в ведении Министерства науки и высшего образования. Но, согласитесь, будет правильно, если научная деятельность институтов будет координироваться Академией наук. Потому что тогда появится непосредственная связь между мозговым центром, принимающим решения, и исполнителями этих решений. А то сейчас она разрушена.
- Как это на практике выглядит? Разве директора институтов не подчиняются президиуму РАН?
- Допустим, Академия наук видит, что появляется новая горячая тематика и какому-то институту надо бы заняться исследованиями. Мы обращаемся к директору института, а он отвечает: «Извините, я работаю по утверждённому госзаданию, а в нём этой тематики нет. Я подумаю над вашим предложением через годик-другой и решу, стоит его вставлять в нашу программу исследований или не стоит».
Но так ведь не должно быть, верно? Связь Академии с институтами нужно возрождать на каком-то новом уровне. Мы будем всячески работать над тем, чтобы они из нашего поля зрения не уходили. Мы их ни в коем случае не бросаем, считаем их своими. Раз уж речь зашла о госзаданиях, фактически Академия наук должна определять эти госзадания и сама решать, какие институты будут их выполнять.
Ещё для рядовых сотрудников институтов важно, что Академия наук будет согласовывать все вопросы, связанные с реорганизацией этих учреждений, с назначением или увольнением их директоров. Ведь это напрямую влияет на климат в коллективе, на рабочую обстановку.
- Когда вы боролись за пост президента РАН, вы предлагали взимать деньги на науку с сырьевых корпораций. Что сейчас об этом скажете? Реально ли такую идею осуществить?
- Я не отказываюсь от своих слов. В большинстве развитых стран бизнес уже финансирует науку больше, чем государство. И это достигается в том числе политикой налогообложения, стимулирующей поддержку науки со стороны частного инвестора. Такая политика у нас тоже начинает реализовываться. Возьмите закон о технологических долинах, который недавно принят. В нём сказано, что если в научно-инновационный центр, открытый при университете или научном институте, приходит инвестор, он получает льготы наподобие тех, что даёт участие в «Сколково».
Это один из правовых механизмов «налога на науку». Компания, которая заходит на территорию технологической долины, приобретает налоговые льготы и за счёт этих средств вносит свой вклад в развитие науки - к примеру, закупает оборудование и финансирует поисковые работы в интересах своего технологического развития.
Мы сейчас работаем с некоторыми компаниями. У них есть понимание того, что науку надо поддерживать. Но нужны конкретные положительные примеры крупных успешных проектов. Чтобы процесс ускорить и объединить ресурсы, мы даже предлагаем создать специальный фонд. Собранные в него деньги могут быть направлены на реализацию пилотных проектов.
- Другое ваше предвыборное предложение - омоложение науки. Не секрет, что «мозги» из России продолжают утекать за границу. Как их удержать? Как вообще добиться того, чтобы в науку шло больше молодёжи?
- Вопрос непростой. Молодёжь в науку пойдёт тогда, когда вернётся престиж науки. И одними действиями РАН и Министерства науки и высшего образования этого не решить.
Должно быть изменение отношения к науке в целом со стороны государства. Наука должна рассматриваться и пропагандироваться не просто как какая-то профессия, а как одна из самых важных профессий!
Я прямо хочу сказать, что государство недорабатывает в плане рекламы науки. Вспомните, раньше были фильмы «Девять дней одного года», «Укрощение огня». Это была сильнейшая реклама науки. Всё это делалось на государственные средства и нужным образом ориентировало молодёжь. Я недавно съездил в Курчатовский институт на юбилей одного из наших выдающихся физиков. Там собралась когорта блестящих учёных, в основном уже пожилых. И они говорили, что в своё время пришли в физику благодаря фильму «Девять дней одного года»!
Да, стали появляться такие фильмы, как «Салют-7», и передачи на телевидении есть, но их мало. К тому же важно, чтобы научная информация подавалась объективно. Потому что сейчас не всегда понятно, где достоверный факт, а где фейк. Отделить одно от другого бывает очень сложно. А если общество, особенно молодёжь, будет питаться фейками и псевдонаучными новостями, откуда возьмётся уважительное отношение к науке?
От Дубны до Крыма
- Вы выступаете за то, чтобы в России осуществлялись крупные международные проекты. Какие именно?
- У нашей фундаментальной науки, на мой взгляд, должно быть три уровня. Первый - основной, базовый, охватывающий по возможности как можно больше научных направлений. Это уровень понимания - мы должны понимать, что происходит на максимально широком поле современной науки.
Второй уровень более высокий - это крупные проекты в конкретных научных направлениях, где мы конкурируем с другими странами. Но, если наша наука будет находиться только на этих двух уровнях, этого мало. Потому что необходимо быть абсолютными мировыми лидерами в каких-то направлениях, пусть в небольшом числе. Быть в них лучше, впереди всех. Это и есть третий уровень - уровень лидерства.
И самые крупные научные проекты - то, что называется мегасайенс - сейчас реализуются в мире как раз на третьем уровне. Фундаментальная наука всё больше концентрируется на них. Учёные и инженеры создают исследовательские комплексы с уникальными характеристиками. Это могут быть ускорители, телескопы, секвенаторы, сверхчувствительные анализаторы, обеспечивающие изучение явлений и процессов на недоступном для других уровне. Создание подобных комплексов весьма дорого, но оно обеспечивает мировое лидерство в конкретной области исследований.
Исторически так сложилось, что мы сильны в ускорительной и ядерной физике. На эти направления в первую очередь делается ставка. В Дубне сейчас ведётся строительство ионного коллайдера NICA. Запускается источник нейтронов в Гатчине. Есть ещё проекты синхротрона 4-го поколения и лазера сверхвысокой интенсивности. Реализация подобных проектов привлечёт к нам учёных из других стран, поднимет авторитет российской науки и привлекательность России в целом.
- Но это проекты только в области физики?
- Конечно нет! Другие направления тоже надо подсоединять. В том числе науки о жизни и гуманитарные науки. Скажем, европейцы сейчас ведут The Human Brain Project - большой проект по изучению человеческого мозга. Формально им руководят швейцарцы, но участвует вся Европа. Считаю, что и в России должен быть масштабный проект класса мегасайенс по исследованию мозга.
Или взять археологию. В Крыму сейчас происходит масса интересных открытий. Вообще, полуостров Крым - это пересечение времён и цивилизаций, там замешана история почти всего человечества. Только в прошлом году при строительстве трассы «Таврида» археологи нашли около 40 тыс. артефактов. Это уникальная территория. Думаю, проект по археологии Крыма мог бы стать мегапроектом мирового уровня. И если его заявить правильным образом, привлечь иностранных учёных, нам проще будет интегрировать Крым в международное пространство как часть России. И это тоже научная дипломатия.
Об амбициях Москвы
- Научно-технический прогресс во второй половине ХХ века полностью определялся противостоянием СССР и США. Сейчас у наших стран вновь прохладные отношения. Может ли это пойти на благо российской науке? Могут ли те же санкции послужить стимулом для её развития?
- Знаете, с одной стороны, наука нуждается в международном сотрудничестве. Когда учёные встречаются на конференциях и обсуждают вопросы, непосредственно связанные с их исследованиями, - это выгодно всем. В процессе общения с коллегами у учёного зарождаются мысли, которые помогают ему в его научной работе. Потом он вернётся домой и доведёт до ума свой эксперимент, закончит исследование, опубликует научный труд.
Современная наука интернациональна. В этом смысле свёртывание сотрудничества и введение санкций нам на пользу не пошли. К тому же санкции ударили по рублю, из-за чего в два раза выросла стоимость оборудования, которое приходится закупать за границей.
Но, с другой стороны, стимул появился. Правда, не тот, который возник у сельского хозяйства после введения санкций и контрсанкций. Дело в том, что, пока в мире есть границы между государствами, научные достижения будут служить национальной безопасности каждой страны. Это могут быть открытия в области физики, биологии, других наук. Когда есть чьё-то действие, влияющее на геополитику с точки зрения использования новых научно-технических достижений, всегда в ответ начинается противодействие.
- Вы приехали в Москву из Нижнего Новгорода. Как вам те изменения, что произошли с российской столицей в последние годы? Что больше всего нравится?
- Часто говорят, что Москва высасывает из провинции соки и людские ресурсы. Это факт, но к нему нужно относиться с пониманием. Дело в том, что Москва конкурирует не с другими городами России, она конкурирует с крупнейшими мегаполисами мира - Нью-Йорком, Лондоном, Парижем. И от этой конкуренции нам никуда не деться, ведь Москва - столица страны, её главный город. Мы все это должны понимать и принимать тот факт, что она стягивает на себя значительное количество средств. Это неизбежно. Я считаю амбиции Москвы стать мировой столицей обоснованными, они, в конце концов, идут на благо всей России.
Москве удаётся реализовать главные элементы современной урбанистики - это безопасность, качественные транспортные услуги, экология, удобство жизни в большом городе, забота о пешеходах и велосипедистах. Таковы мировые тенденции, все крупные города развивают их у себя. И Москва, на мой взгляд, тут не отстаёт.
- Насколько я помню, Академия наук даже подписала соглашение с московскими властями о сотрудничестве. В чём его суть?
- В том, что мы будем совместно развивать инновационный потенциал столицы. Москва - крупный научно-технологический город, здесь находится почти половина институтов РАН и огромное количество научных и инновационных предприятий. Такой концентрации науки ни в каком городе страны больше нет. И Академия должна помочь московским властям правильно выстроить связи между этими учреждениями, саму схему их взаимодействия.
Есть и второй момент. РАН будет изучать современные вызовы, стоящие перед мировыми мегаполисами, и давать рекомендации Москве по ответам на них. В современной урбанистике есть составляющие, которые требуют, как нам кажется, научного подхода и анализа. И мэр Собянин, безусловно, это понимает.
Адрес: